Бывший участник «Агаты Кристи», выпустивший новый альбом «Треш», рассказывает о том, что он остался в душе пионером, но не стал Павликом Морозовым.

Попрощавшись с братом и с группой «Агата Кристи», Глеб Самойлов начал новую жизнь с группой Matrixx, которая только что выпустила второй альбом — «Треш». Это чрезвычайно цельная пластинка, которая неплохо бы смотрелась в дискографии «Агаты Кристи», например, вместо невнятных «Эпилогов»: черно-белый дизайн обложки, сделанный художником Алексеем Беляевым-Гинтовтом, очень подходит припадочным песнями Самойлова о том, как страшно жить в стране живых мертвецов, и диагнозу «треш», выставленному российской реальности. Несмотря на некоторую комичность мачо-образа Самойлова, явно рассчитанного на психотип впечатлительных девушек со странностями (эдакий Рома Зверь, решивший стать Зверем по Кроули), эмоционально диск очень убедителен. Его тяжело дослушать до конца — хочется выключить и поскорей свалить из России. Но, как следует из песен Самойлова, валить-то некуда — только на тот свет. В этом автор, возможно, прав.

— Когда ты произносишь слово «треш», в каком значении ты его используешь?

— Нечто выходящее за пределы добра и зла. Нечто совершенно неописуемое. Не мусор в чистом виде, а что-то… страшное, близкое к запредельному ужасу.

— Близкое к «пиздецу»? На мой взгляд, в последнее время, если используют слово «треш», то только в этом смысле.

— Да, в общем-то «пиздец». Очевидно, я не исключение, потому что слово «пиздец» в этом альбоме встречается.

— Мне понравилось название. Оно подходит для описания ситуации в России. Как ты сказал на пресс-конференции, «и снаружи треш, и внутри треш». Везде треш. Ну а было с тобой что-то хорошее в последнее время, что не треш: книга, фильм, событие — что угодно?

— Мне повезло сочинять песни. Потому что в момент написания песни, если она тебя действительно цепляет, возникает ощущение освобождения, временного хотя бы освобождения. Я же не пишу песни каждый день, у меня просто возникает настроение, когда я понимаю, что сейчас вот мне нужно, иначе я взорвусь. Вот в этот момент — да. На концертах возникает это чувство. Хотя, конечно, какая-нибудь большая любовь — это было бы значительно более яркое впечатление. Но поскольку ее нет, то песни.

— У тебя на альбоме есть песня про связь с тринадцатилетней девочкой, которой твой лирический герой говорит: «Забирай свои спиды и вали». Эта песня основана на реальных событиях?

— Она основана на общении с реальными людьми. В 13 лет у девочек, потому что они раньше взрослеют, такой период, когда они протестуют против этого мира, протестуют против уготованной девушке роли: либо «машина по производству детей», то есть жена, либо «проститутка в законе» — любовница. У них этот протест выливается в саморазрушение. Я пою о том, что не загоняй себя, не дай себя зарыть. Чтобы этот черт из задницы не вылезал как можно дольше.

— Ты испытываешь ностальгию по советскому прошлому? На альбоме есть песня «Детство мое» со словами «Я живу в самой великой стране».

— «Я живу в самой великой стране, и мама моя улыбается мне. Детство моё проклято всё». А проклято почему — прокляты те идеалы, которые мне в детстве навязывали те, кто в них сам не верил, а верил им по детству я. Я искренне сопереживал героям фильма «Кортик» и «Бронзовая птица». Я обожал Маяковского и до сих пор его обожаю. Учительница литературы и русского языка палкой вколотила в меня ненависть к мещанству, значит, и идею служения каким-то светлым идеалам. Идеалы оказались говно. Может, идеалы и не говно, но преданы говном… Смешанные, противоречивые ощущения.

— Ты был пионером?

— Я был пионером. Я успел прожить детство в доперестроечный и перестроечный период, когда казалось, что вот-вот уже она, революция настоящая. Люди, которые постарше меня, из рок-н-ролла или нет, они успели в детстве побыть октябрятами-пионерами, а потом, повзрослев и поняв, что происходит вокруг, все-таки успели стать циниками. У меня это не совпало по времени. Я немножко пионером в душе остался. Сейчас это сложно кому-нибудь понять.

— На пресс-конференции «Треш» сравнили по звуку с новым Linkin Park…

— Это не я сказал.

— Хорошо. Еще говорилось, что звук у вас теперь «комфортабельный». Ты сам по части звука чего добивался?

— По звуку я заморачивался больше над первым альбомом, потому что мне хотелось ввести в него кучу самых агрессивных сегодняшних стилей — от дарк-электро и дарк-кора и так далее. А здесь я плясал от песен. Поэтому на новом альбоме меньше изысков, меньше клавишных, меньше экспериментов, больше получилось гитар. Не могу сказать, что это было сделано специально. Просто было чувство, что эти песни требуют вот такого звучания.

— Кем придумано стилистическое определение для вашей группы — «постнеоготика»?

— Это я придумал, потому что, когда мы только начинали группу, надо было отвечать на вопрос: в каком стиле будете играть? Я придумал: «неопостготика».

— Что это за зверь-то такой?

— А это невозможно описать. Вот что такое «постготика»? Это то, что было после готики, правильно, да? После готики было много всего. А что такое «неопостготика»? Нео — потому что «Матрица». Наше отличие, я считаю, в том, что наше мрачное, готичное звучание не совсем соответствует тексту песен. Потому что мы поем не о загробной романтике, а о том, что действительно страшно в этом мире.

— А страшно, судя по вашему альбому, всё.

— Да, страшно всё.

— Девушка с косой на обложке альбома, нарисованная Алексеем Беляевым-Гинтовтом, это Россия или Смерть?

— Я так понимаю, что ближе всего к России, потому что эта картина называется «Всё сжечь». Одета девушка, значит, в кокошник русский. В руках у нее коса (открывает буклет альбома). Вот эта картина называется «Наш сапог свят» — у девушки здесь в руках топор с замечательным оптическим прицелом. Я его живьем видел. Здесь (показывает заднюю сторону альбома) она протягивает автомат доблестному защитнику Родины, потому что эта картина называется «Севастополь — русский город». Вне зависимости от названий и от идеологической подоплеки эта девушка хороший образ, который очень подходит к этому альбому.

— То есть смыслы, которые можно здесь вычитать, тебе не важны?

— Можно разные смыслы вложить. По-моему, даже у Алексея эти же картинки использовались с разными подписями. Вообще это плакаты, которые он в свое время, если не ошибаюсь, для НБП делал.

— Не могу тебя не спросить: сейчас, буквально в то время, пока шла ваша пресс-конференция, мне позвонил с претензиями Вадим Самойлов. Дело в том, что, представляя твою песню «Космобомбы», наш автор в тексте упомянул его историю с Троицким и формулировкой «дрессированный пудель». Вадим Самойлов заявляет мне следующее: надо убрать из этого текста упоминание о нем, потому что он не хочет, чтобы мы использовали его имя в рекламе твоего творчества, и думает, что и ты бы этого не хотел.

— Я согласен с ним абсолютно. Мне очень не нравится, что, представляя меня, нужно обязательно сталкивать меня лбом с моим братом. Мне эта позиция тоже очень не нравится, я Вадика в этом смысле поддерживаю полностью.

— То есть убираем брата из текста?

— Да.

— Какие у вас отношения?

— Мы за 22 года совместной работы провели вместе 80 процентов времени — на концертах, на записи и так далее. В свободное время мы никогда тесно не общались, у каждого своя личная жизнь. И сейчас, собственно говоря, происходит точно так же, то есть мы не ссорились, не расходились. Закончилась совместная работа, и мы живем каждый своей жизнью. Но действительно, мне не нравятся статьи, в которых я получаюсь таким Павликом Морозовым.

— Давно вы виделись в последний раз?

— Очень давно. Наверное, год назад, может быть.

— Вспоминая культовую в узких кругах песню с твоего предыдущего альбома, «Сердце и печень», хочется спросить, как поживают твои сердце и печень? Кто себя сейчас лучше чувствует?

— Сердце в шрамах, как водится. Печень-то как раз в порядке, поджелудочная подводит.

— У тебя шикарный лак на ногтях. Сам выбирал?

— Я попросил купить мне серебряный лак. Мне его знакомые купили. Девушки.

— Возвращаясь к твоему школьному советскому прошлому — ты предпринимал попытки выглядеть не так, как все. Красил ногти лаком, например?

— Лак тогда носить не додумался. Цеплял на себя всякую хеви-металлическую символику, носил куртки из черного кожезаменителя, стальные клипсы, черные очки круглые для слепых… пытался, да.

— Ты на уроки так ходил или после школы тусовался?

— У меня получилась там такая ситуация: я не поступил в университет и остался в родной школе работать лаборантом химии. Год проработал, за 80 рублей в месяц. В таком вот виде ходил по школе среди своих бывших учителей. Они мне не могли прямо сказать: подстригись и переоденься. Обращали внимание, какой пример я подаю ученикам, но бесполезно было.

— И растлил какое-то количество молодежи своим внешним видом?

— Наша молодежь к тому времени уже была растлена. Это был 87-й год, второй год горбачевских реформ, в том числе «сухого закона». И по поводу «сухого закона» с первого класса по десятый все нюхали клей, жрали различные таблетки и так далее. Развращать их не надо было, они сами были хороши.

Денис Бояринов, 05/11/2011
www.openspace.ru