"Прекрасное жестоко" - пожалуй, самая невеселая пластинка этого года. Под стать своему автору, который пришел на нашу встречу в галерее I Want в черном пальто, военной каске, мотоциклетных очках и с пластырем на носу, из-под которого просвечивала свежая рана. Самойлов тихо проскальзывает в сумрачную комнату с подвешенной к потолку фигурой тряпичной балерины и говорит, что закусывать сегодня не будет.
Евгений Левкович: Тебя что, били?
- Нет, поскользнулся в ванной. Ещё легко отделался: ушиб ребро, нос разбил, но ничего не сломал.
Е.Л.: Выпивши был?
- Я когда пью, в ванную вообще не хожу. (Смеется.) А мы что, будем сегодня мое пьянство обсуждать?
Е.Л.: Не только. Меня вот, например, интересует, почему оформление нового альбома ты доверил Алексею Беляеву-Гинтовту - человеку сомнительных политических взглядов.
- Искал в Интернете современного художника, по графике больше всех понравился он. Лера (Гай Германика — прим. RS) нас познакомила. Он совершенно бесплатно разрешил использовать свои картины, сказал: «Делай с ними что хочешь. Я готов участвовать в любом твоем проекте». Огромное спасибо ему за это. При этом я не евразиец, и Леша прекрасно об этом знал. Я пришел к нему только как к художнику. Я вообще ни в одном движении не состою, внутри меня вечная борьба идеологий; И альбом получился не сказать чтобы сильно политизированный.
Е.Л.: Тем не менее пластинку, как я понимаю, на радио не взяли?
- Да.
Павел Гриншпун: А куда вы носили?
- Как обычно: Maximum. «Наше радио».
П.Г.: И что говорят?
- То «СЛИШКОМ мало электроники», то вроде как рок, по «про водку слова есть». Все хотят быть хорошими.

(Глеб сам начинает разливать виски.)

- Давайте я по хозяйничаю.
Е.Л.: Давай. Тем более по нашей тра¬диции первый тост - с тебя.

- Хочется, чтобы вдруг когда-нибудь все стало хорошо.
Е.Л.: А что входит в понятие «все хорошо»?
-Душевное спокойствие, обстановка в стране, ощущение свободы.
Е.Л.: То есть - выпьем за невозможное.
- Получается так.

По 50 грамм

Е.Л.: Я недавно посмотрел фильм "Эпилог", о распаде «Агаты Кристи». Вы с братом говорите о творческих разногласиях, об усталости и желании отдохнуть, но ни разу — о политических разногласиях. Вы эту тему договорились на публику не выносить?
- Понимаешь, несмотря ни на что, мы остаемся братьями. Поэтому я сейчас из себя Павлика Морозова строить не буду.
ЕЛ.: Я и не прошу. Просто хочется понять, какую роль в том, что в ы теперь не вместе, сыграла политика.
- Не скажу. Скажу только, что выбор Вадика я уважаю, но я сделал свой.
П.Г.: Такие песни, которые ты пишешь сейчас, в «Агате» были уже невозможны?
- Да. Высказываться о том, что меня действительно волнует, я не мог. Да и Вадик тоже. Мы оба начали сдерживать друг друга в этом плане.
П.Г.: А ты лично знаком с Сурковым?
- Нет, никогда не встречался. Да и не стремлюсь.
Е.Л.: Меня на твоем альбоме удивила строчка «Мы будем жить всегда на сайте ФСБ». Ты считаешь правильным выносить на публику настолько интимную историю, к тому же чужую? (Песня «Жить всегда» — подлинная история самоубийства 21-летней фанатки «Агаты Кристи» Марии Чесноковой — прим. RS.)
- Во-первых, не интимных историй у меня в альбоме и нет. Во-вторых. Маша была очень хорошо мне знакома. Ее смерть задела многих, и я не исключение. Кстати, ее родители и подруги очень благодарили меня за эту песню.
П.Г.: А что предшествовало ее смерти?
- То, о чем поется. «Шестнадцатый этаж — никто не подаст руки / Шестнадцатый этаж — и пьяные звонки / Мы думали — фигня, очередной каприз...».
Е.Л.: То есть она тебе звонила?
- Не мне, а нашему тогдашнему пиар-менеджеру. Подругам еще своим. Но все думали, что это ерунда. Она до этого уже не раз всем звонила и говорила, что хочет покончить с собой. Никто не думал, что это возможно, а это случилось. Отчасти я чувствую и свою вину.
П.Г.: А сайт ФСБ — это «Вконтакте», «Одноклассники- или Facebook?
- В принципе, и то, и другое, и третье. Еще ФСБ присутствует потому, что Маша вместе с группой наших фанатов принимала участие в маршах несогласных, участвовала в различных пикетах, а люди, которые ведут такую жизнь, рало или поздно попадают под прицел органов.
П.Г.: Кстати, а почему ты не участвуешь в маршах?
- Я еще не принял окончательного решения. Возможно, это единственная реальная возможность выразить протест, но меня смущает союз олигархов с левыми радикалами. Если биться — то ради победы, а в этом случае плоды победы очень сомнительны. С другой стороны, марши несогласных хоть как-то развивают гражданское общество в этой стране... В общем, я в сомнениях. Видимо, когда со¬всем припрет — тогда пойду
П.Г.: Давайте выпьем за гражданское общество. Опять пьем за невозможное...

По 100 грамм

Е.Л.: Кто-нибудь из людей, составляющих сегодняшнюю оппозицию, тебе близок по духу?
- Пo-настоящему — никто. Был один такой человек—Илья Кормильцев, самый близкий мой друг. Мне его очень не хватает. Есть мнение, что рак - это болезнь обиды. И тех, кто преследовал Илью, душил его издательство "Ультра.Культура", запрещал книги, я считаю косвенно виновными в его смерти.
Е.Л.: А кто его преследовал?
- Ну кто там штампует идиотские обвинения в порнографии, экстремизме? Госструктуры всякие. Наркоконтроль, думский комитет по этике. Причем, поскольку просто запретить издательство рука не поднималась — может, имя Ильи не позволяло, — они задушили его экономически: перекрыли каналы тем, кто помогал печатать книги
П.Г.: В каком году вы с Кормильцевым познакомились?
- Формально - давно, еще в Екатеринбурге, но дружить стали только в Москве, последние два года его жизни. Как раз на почве «Ультра. Культуры». Я прочел несколько книг - и удивился: кто же это такой смелый? Смотрю: «Главный редактор - Илья Кормильцев». Ни фига себе! И вот на «Нашествии», когда «Наутилус» воссоединялся, мы с ним встретились, разговорились. Я дал ему только что вышедший альбом «Триллер», он мне - стопку новых книг. Потом меня положили в больницу на операцию, я их там запоем читал. А однажды он позвонил мне в палату и говорит: «Знаешь, я слушаю «Порвали мечту» - и плачу».
П.Г.: Давайте помянем Илью. Он, кстати, был и другом Rolling Stone: писал для нас о новых книгах. Не чокаясь.

По 150 грамм

Е.Л.: С недавних пор ты читаешь со сцены стихи, сильно отличающиеся от твоих же песен. Как-то ты сказал, что писать их начал благодаря тому же Кормильцеву. Как это связано?
- Я писал их и раньше, но публично читать стал после того, как увидел сначала выступление Ильи, а потом Лехи Никонова. Понял, что стихи могут быть прямым действием, бить в точку гораздо сильнее песен. И стал сам пробовать такие выступления. А после похорон Ильи дошел до бреда. Наверное, это была защитная реакция мозга, но я начал думать и разговаривать стихами. Мысли в голову приходили уже зарифмованными.
Е.Л.: Ты специально делаешь стихи настолько корявыми? Иной раз и не в рифму, и не в ритм.
- Нет, так получается. Я типичный графоман. Это такое акынство: я просто беру ручку и записываю все, что приходит в голову. Причем в отличие от работы над песнями, ничего потом не правлю: как легло на бумагу — так и легло. Считаю, что первая эмоция — самая сильная, ее править нельзя. Это прямая мысль, прямое движение души, самое честное.
Е.Л.: В стихотворении «Вампиры» ерунда какая-то получилась. У тебя сначала «благородные отцы» крестятся, а иконы «кровью им плюют в глаза». А в конце ты задаешься вопросом: «Отчего же вы, иконы, не плюете им в глаза?» Это сознательная нестыковка?
- Нет.
Е.Л.: Зачем же она тогда?
- Думаешь, я понимаю? (Смеется.) Так родилось. Знаю, что там полный раскирдык, несовпадение по смыслам, но такая вот у меня голова. Видимо, в начале говорится о том, чего бы хотелось, а в конце -- суровая правда. Я, кстати, как только написал «Вампиров», пошел на сольник Борзыкина. Прихожу, а он поет "заколотите подвал" про православных чекистов - фактически про то самое. Забавное совпадение.
Е.Л.: Непривычно слышать от тебя словосочетание «православные чекисты». Лет десять назад ты наоборот, говорил про Александра Меня такое, что я даже не возьмусь озвучить...
Не надо, я могу себе представить Я же был тогда православным неофитом. Такое состояние, когда человек только-только во что-то поверил и считает себя самым главным специалистом в давно существующей идее. Я отошел от этого. Вообще научился не позволять себе неофитства, чем бы не увлекался. Борзыкин тут недавно выдал: «А представь, что ТАМ ствительно кто-то есть? Вот нам пи**ец будет!» (Смеется.)
П.Г.: А если по-честному, ты боишься этого пи**еца?
- Боюсь. Но еще больше боюсь, что там ничего нет.
П.Г.: Ты сейчас ходишь в церковь?
- Единственное, что могу сказать - я не выкрещивался и другой веры не принимал. Но я не воцерковленный человек.
Е.Л.: Со времени, когда ты дружил с Кинчевым, у тебя сильно поменялся круг общения?
- Сейчас этот круг сводится к группе The Matrixx и к Валерии Гай Германике, с которой я живу.
П.Г.: А Проханов и люди из «Завтра»?
- Давно не общался, но в целом поддерживаю отношения. Как и с Юрием Мамлеевым. Нас, кстати, тоже Лера познакомила. Я ему дал демо альбома, он потом позвонил мне и сказал, что ему понравилось: «Не смотря на то что там везде смерть, я чувствую такую жажду жизни!"
Е.Л.: Если честно, меня всегда смущала твоя дружба с Прохановым. Я солидарен с его неприятием капитализма и олигархов, но в тоже время тебе не кажется, что сталинизм вообще ничем нельзя оправдать?
Согласен. НКВД творило еще большую ху**ю, чем СС. И то, что в проекте «Имя России» по голосованию (а я понимаю, какое в России голосование и откуда оно управляется) Сталин занял второе место, — это мрак. Но дело в том, что когда я познакомился с Прохановым, его газе-та была трибуной для всей оппозиции. Он давал весь спектр мнений. И за эту смелость я его безумно уважаю. Мировоззренчески — по части имперских идей, лояльного отношения к Путину — я с ним расхожусь. Но я знаю, что Александр Андреевич предельно искренний человек. То же самое, кстати, делал и Кормильцев: он печатал огромное количество литературы, которую хрен бы еще кто напечатал и которая давала понятие о современном мире. Его ругали за то, что он издал «Скины. Русь пробуждается», а ведь одновременно с этим он выпускал и "Антологию современного анархизма и левого радикализма", и исламские книги. Его главная идея была в том, что нас всех разложили по полочкам и сказали: «Деритесь между собой».
Е.Л.: А как не драться? Мы с тобой можем придерживаться каких угодно противоположных взгля-дов, но мы не занимаемся убийствами, а скины —занимаются. И я действительно не понимаю, зачем таким людям предоставлять трибуну.
- Насилие над человеком надо запрещать. Но идею запретить нельзя! Другое дело, что каждая идеология, вполне разумно выглядящая на бумаге, превращается в свою полную противоположность, как только люди, ее представляющие, добираются до власти. Вот почему это происходит — вопрос. Взять даже гитлеровскую верхушку. Тот же Геббельс в дневнике 1924 года со слезами на глазах писал о том, что Россия родит нового, сверхдуховного человека. Самое правильное, по-моему, это занимать независимую позицию, быть ни с левыми, ни с правыми, а пытаться найти между ними что-то общее.
ЕЛ.: А надо?
- По крайней мере, только так можно дойти до правды. Ведь то, что периодически и те, и другие загоняются в маргиналы, значит, что и тем и другим в мировой системе что-то неугодно. Поскольку эта система неугодна мне в принципе, я стараюсь искать ответы на вопросы у всех.
П.Г.: Давайте выпьем за единство противоположностей.

По 250 грамм

ЕЛ.: Как ты думаешь, еще воз¬можно отцепить нынешних силовиков от власти или это совсем надолго?
- Не знаю. Разговаривал тут с одним анархистом, он сказал интересную мысль: если западные революции научили людей бороться за свои права, то наши научили власть подавлятьлюбую революцию в корне. Французская революция была кровавой, но тем не менее она изменила мир. Знаешь, если бы в свое время в Америке рабочие не бросили бы бомбу в полицейских, которые в них стреляли, хрен бы эти капиталисты пошевелились. А так пришлось задуматься.
ЕЛ.: Если власть не предоставляет людям никакого выбора, у них остается только один способ быть услышанными - террор?
- Ты меня сейчас разводишь на уголовную статью? Оправдать смерть невинныхлюдей невозможно. Разве что индивидуальный террор возможен, как у «Народной воли».
Е.Л.: А что это за прикол с нашивкой Русской освободительной армии на куртке вашего барабанщика Снэйка?
-У Димки один дедушка воевал за Гитлера, другой — за Сталина. Вообще любопытно, как так получилось, что два миллиона граждан СССР воевали против? А я тут вообще вышел в Киеве с нашивкой Украинской повстанческой армии. При том, что я русский.
ЕЛ.: Ты на самом деле считаешь допустимыми такие провокации?
- Я считаю допустимым лю¬бой поступок, кроме насилия над человеком.
ЕЛ.: Но ведь эта идеология напрямую связана с насилием!
- А российский флаг — он не связан с насилием?
ЕЛ.: Вот поэтому я не нашиваю ничего!
- Молодец. А я нашиваю.
ЕЛ.: Для чего?
- Чтобы мозги людям встряхнуть! Чтобы они подумали, что существует и с другой стороны какая-то правда, чтобы не были рабами какой-то одной идеологии, к которой привыкли.
ЕЛ.: Детский сад какой-то.
- А другими словами — рок-н-ролл. Sex Pistols носили фашистскую свастику. Но первыми, кого бы уничтожил Гитлер, были бы Sex Pistols, понимаешь?
ЕЛ.: Знаешь, в сообществе The Matrixx «Вконтакте» есть раздел «Какие вопросы вы бы задали Глебу, если бы брали у него интервью?". Мне один очень понравился: «Когда он наконец-то ста¬нет взрослым?»
- Никогда! (Показывает средний палец.) Я просто чувствую, что только так могу творить.
П.Г.: Давай тогда за твое детство.

По 300 грамм

Е.Л.: А ты пробовал бросить пить?
- Ой батюшки... Пил, пью и буду.
Е.Л.: Почему?
- Не от счастья, не от горя, а от невыносимости самого себя. Я понимаю, что это вредно и это когда-нибудь меня погубит — возможно, даже в обозримом будущем. Но когда невыносимо больно внутри, я не могу не выпить. Слава Богу, наркотики я уже не употребляю одиннадцать лет.
ЕЛ.: То есть песня «В дверь стучат" не основана на реальных событиях?
- Нет, это веселая шутка... которая не дай Бог окажется правдой. (Смеется.) По крайней мере, в свое время со мной эта история могла спокойно произойти.
ЕЛ.: Ты неразборчив в связях? Условную Катю «Му-Му» смог бы отличить от честной б**ди?
- Когда у меня отношения с кем-то, я верен этому человеку. А в периоды расставаний меня несет по полной. Тогда бы не смог.
ЕЛ.: «Сто вагин - а я один». Как тебе такое в голову приходит?
- Видимо, от чрезмерной востребованности. (Смеется.)
П.Г.: А Лера не пытается тебя ограничить в алкоголе?
- Да меня все пытаются ограничить. Но часто меня это только больше заводит. Мне не нравится, когда мне что-то запрещают.
ЕЛ.: Ты путаешь запрет с заботой. Люди просто любят тебя и искренне за тебя переживают. Понимаешь?
- Понимаешь. А чего ты тогда сидишь и спаиваешь артиста?

Примечание:

"Германика говорит, что в шоке от того, что вы там устроили с ее суженым" - такие смс в качестве реакции на один из готовящихся к выходу материалов, признаться, радуют больше всего. Тесный мир знаменитостей позволяет авторам интервью не только насмерть ругаться с героями своих текстов, но и время от времени выпивать после того, как раны затянутся. Неудивительно, ведь алкоголь на светских событиях работает не только в качестве "социальной смазки", как говорил забулдыжный персонаж фильма "Бартон Финк", но и как лучшее лекарство. Возможно, именно поэтому наша рубрика «Общество потребления» обрастает легендами: в ходже целительных бесед за бутылкой человек способен внимательно прислушаться к собственным чувствам. Герои октябрьского номера Майкл Дуглас и Глеб Самойлов сполна отрефлексировали свои отношения с алкоголем: для первого бутылка была спутницей трудоголического стажа, ну а второй при помощи стимулятора подчеркивал свое величественное духовное одиночество. © RS

Евгений Левкович, Rolling Stone, 06/10/2010