Бессменный участник группы «Аукцыон» успел сыграть в уйме фильмов и спектаклей, но всегда на правах камео или эпизода, а то и вовсе в роли самого себя. Лента Алексея Балабанова «Я тоже хочу» — первая по-настоящему большая актерская работа 51-летнего поэта и музыканта. Узнать подробности вызвался его давний знакомец, соратник по рок-н-ролльному цеху Глеб Самойлов. Несколько нетрезвого лидера группы The Matrixx заслуженный перформансист Ленинградского рок-клуба встретил за полчаса до московского выступления «Аукцыона», облачившись в блестящий концертный костюм.

ГАРКУША: Глеб, бросай-ка ты пить! Я вот в Америке вылечился и не пью уже больше 15 лет. Конечно, я могу хоть сейчас пойти в бар, дерябнуть, но я слишком хорошо знаю, что будет дальше: запои, дурки, оно мне надо? Трезвость, как и алкоголизм, — это привычка, я привык к трезвости. И оно меня прет лучше всякой алкашки.

САМОЙЛОВ: Ну и сколько лет прошло, прежде чем ты вошел в нормальное психическое состояние?

ГАРКУША: Сразу. В 1996 году я с тем делом закончил, месяц не помню, но точно 23-го числа. Для меня 23 — вообще важная цифра. 23-го я родился, 23-го померла моя бабушка, 23-го погиб мой дедушка, 23-го я поженился и 23-го завязал. То есть 22-го я еще вовсю квасил. До поездки в Америку я пил ужас как! Со всеми — от водопроводчика до бизнесмена. И в другие города по пьяни уезжал, меня находили и на концерты забирали. Тут вопрос простой: умирать или нет. Я решил, что лучше живым буду. Нужен всего лишь щелчок в голове, если она на плечах осталась, конечно. Вот у меня тогда произошел щелчок.

САМОЙЛОВ: А помнишь, мы как-то раз вместе летели из Москвы в Нью-Йорк? В угаре был почти весь самолет.

ГАРКУША: Ну, кроме меня. (Cмеется.)

САМОЙЛОВ: Кроме тебя. Мы сидели с тобой вдвоем. И ты мне долго что-то рассказывал-рассказывал, а потом я очухиваюсь в Нью-Йорке с визитной карточкой клуба анонимных алкоголиков, и сзади — твой телефон. Я же не только алкаш, я полинаркоман! Пять лет на героине сидел, затем на что-то перелез, после еще на что-то, а потом на алкоголь уже.

ГАРКУША: Да на фига оно тебе? Ну, нюхай клей, жри какашки, чтобы вставило. Если ты энергичный, на сцене никакой подпитки не надо: звучат аккорды — все, ты уже там. Я сейчас это понимаю, раньше мне, конечно, по барабану было. У меня есть несколько старых видеозаписей, где я пьяный выступаю. Без боли и стыда смотреть на них не могу.

САМОЙЛОВ: Да я и сам на сцену пьяным не выхожу. Потому что от песен, которые написал, получаю даже больше, чем даю. Во время концерта мне вообще никакого допинга не требуется.

ГАРКУША: Ну конечно! Тем более если ты играешь позитивную музыку. И публика, опять же, не агрессивна.

САМОЙЛОВ: А у меня агрессивные бывают...

«Для меня 23 — вообще важная цифра. 23-го я родился, 23-го померла моя бабушка, 23-го погиб мой дедушка, 23-го я поженился и 23-го завязал. То есть 22-го я еще вовсю квасил, а потом все: решил, что лучше живым буду».

ГАРКУША: Глебушка, немножко похвастаюсь: у нас аудитория ровненькая. Многие, конечно, по-своему с ума сходят, кочевряжатся, но я с удовольствием за ними наблюдаю. Даже, бывает, барабанщика отвлекаю, говорю: «Смотри, какой чел интересный». Вот на последних гастролях в США забавный момент был, когда к нам на концерт пришел полицейский, большой такой афроамериканец с пистолетом — и под конец он уже чуть в воздух не стрелял. Мы его достали в хорошем смысле, и это приятно — когда ты захватил в плен очередного слушателя, тем более там, на чужбине. У нас-то понятно. А если ты играешь для бельгийцев, швейцарцев, датчан, немцев, которые бывают уверены, что медведь — это и есть русский человек? Думаешь про себя: «Ну сейчас мы тебе покажем».

САМОЙЛОВ: Удивительно, сейчас-то на Западе на русские концерты ходят в основном эмигранты. А вот 20 лет назад все было по-другому: и мы и вы выступали перед аборигенами, и каждый удачный концерт был завоеванием.

ГАРКУША: Ну, в 1989-м, когда случились наши первые поездки в Германию или Францию, — там почти ни одного русского не было, разве что эмигранты волны 1970-х годов, вроде Мамлеева или Хвостенко (писатель Юрий Мамлеев и поэт Алексей «Хвост» Хвостенко, который вместе с группой «Аукцыон» записал альбомы «Чайник вина», 1992, и «Жилец вершин», 1995. — Interview). Но и сейчас местные американцы на нас ходят: например, когда мы выпустили пластинку с авангардным гитаристом Марком Рибо и джазовым пианистом Джоном Медески («Девушки поют», 2007. — Interview), половина зала пришла на них, а вторая — на нас.

(В разговор вмешивается редактор Армас Викстрем.)

INTERVIEW: Вы же представители двух разных школ — Ленинградского и Свердловского рок-клубов. У вас не было соперничества?

ГАРКУША: Наоборот! Музыка была дефицитом, и нам было интересно послушать, что играют наши товарищи. Новости о хороших группах разлетались по принципу сарафанного радио, были некие посредники, которые занимались записью. Допустим, в Свердловске сварганили альбом, он оказывается в Питере, заведующий фонотекой Ленинградского рок-клуба Сергей Фирсов показывает его мне, я слушаю и передаю кому-то еще. Это было что-то типа интернета, но на бобинах. Мы ходили и на «Наутилус», и на «Агату Кристи». Скажем, были смешные концерты в клубе «Фонограф» в двенадцать или два часа дня. Днем группы выступали! Утренники такие. Сейчас ситуация несколько иная, а тогда катались, билеты же дешевые были.

САМОЙЛОВ: Так точно. Вот сейчас все жалуются, что рухнул рынок звукозаписи. А в России никто никогда на пластинках и не зарабатывал! Мы все, как настоящие трубадуры, играли концерт и ехали в следующий город. Сколько народу на тебя пришло, вот столько денег ты и получил. А авторские отчисления здесь всегда были копеечными. С Лешей Балабановым, скажем, мы давнишние знакомые — и мы никогда не говорили ему: «Давай нам такую-то сумму, и наша песня будет у тебя в фильме».

ГАРКУША: И мы песню «Дорога» в его «Брат-2» так же, по дружбе отдали. А сейчас в последнем фильме Балабанова «Я тоже хочу» будет только аукцыоновский саундтрек — и старые песни, и специально записанные музыкальные вставки. Сниматься у него, конечно, было дико интересно. Физически очень тяжело — зима, минус 25 градусов, смены долгие, дублей много, но был какой-то странный кайф: вроде тяжело, но хочется еще. Он не то что заставляет тебя что-то делать, нет, ты сам тянешься. По творческой части, по игре у нас никогда не было споров. Честно говоря, я и не ждал этой роли, и не гадал, прекрасно знал, что ее должен играть кто-то из наших общих друзей-музыкантов — Бутусов, Чиграков или Леня Федоров.

САМОЙЛОВ: Так и мне Леша эту роль предлагал!

ГАРКУША: Вот видишь как. А за десять дней до съемок мне позвонил Балабанов и говорит: «Давай». До этого я много где играл, даже посчитал: это мой 19-й фильм, но все предыдущие были эпизодические, там чуть-чуть да тут чуть-чуть. А эта — первая настоящая большая роль. Вот судьба, да?

САМОЙЛОВ: Первым твоим фильмом был «Взломщик» режиссера Валерия Огородникова. Он вышел, кажется, в 1986 году, и в моем родном городе Асбест на него ходили как на рок-концерт!

ГАРКУША: Да-да. Был еще такой фильм — «Милый, дорогой, любимый, единственный». И там в одном фрагменте показали выступление группы «Странные игры». Я был на этом самом концерте, и мы специально на него ходили — заново их послушать.

САМОЙЛОВ: А теперь эти записи и не найдешь нигде.

ГАРКУША: Ну вот, только в кино и можно увидеть.

САМОЙЛОВ: Да, и конечно, мы ходили на «Ассу». Тогда это было нам нужно как воздух — простым парням из города Асбест. Там-то время как раз и живет. (Напевает.) «Я веду книгу учета жизни...»

ГАРКУША: Ты будешь смеяться — я ездил с фильмом «Взломщик» по стране, и в кинотеатрах вставали женщины бальзаковского возраста, кричали, что мы фашисты и всех нас на столбах надо перевешать. Говорили: «Какая гадость! Вы только и делаете, что колетесь и бухаете».

«Какие-то люди кричали милиционеру: "Заберите его, он наркоман!" А тот и отвечает им, причем на полном серьезе: "Его нельзя трогать, он святой!"»

САМОЙЛОВ: Знаешь, тут такой анекдот случился. После концерта 12 июня на проспекте Сахарова со мной перефотографировалось огромное количество «Левого фронта», людей Сергея Удальцова, антифашистов... Потом приезжаю я в город Ижевск — ползала фашистов, которые точно так же поют наши песни, все в наколках со свастиками. Так странно это все.

INTERVIEW: В конце 1980-х тоже ведь люди били друг друга за убеждения.

ГАРКУША: Металлисты били панков в свое время, панки били металлистов. Ну это так, драчка местечковая. И всех таскали менты. А сейчас, представляешь, недавно еду к себе домой, я же в Питере аккурат напротив отделения живу. И там какие-то люди на меня пальцем тычут, кричат милиционеру: «Заберите его, он наркоман!» А тот и отвечает им, причем на полном серьезе: «Его нельзя трогать, он святой!» Я чуть не упал от удивления!

САМОЙЛОВ: А нас и сейчас гоняют. Кстати, недавно выступал в Питере на сборном концерте в поддержку Pussy Riot. И там же был Юра Шевчук, играл новую программу «ДДТ». У меня аж челюсть отвисла. Там жесткач по музыке, и по словам жесткач полный.

ГАРКУША: Юра вообще молодец. Ему по-хорошему наплевать на то, кто и что от него хочет. Он делает только то, что ему нравится. Творческая единица так и должна существовать.

САМОЙЛОВ: Это мне напомнило, как я маме свой последний альбом давал послушать. У нас там такое количество жестких выражений, не мата даже, а именно жестких выражений, радикальных. Я думал, что она мне скажет: «Так, Глеб, выключи это, пожалуйста». Вместо этого она ответила: «Сын, держи это, Асса скоро вернется». Мама все понимает.

INTERVIEW: Вообще принято считать, что русский рок был музыкой политической, но как раз «Аукцыон» и «Агата Кристи» на остросоциальные темы не пели.

САМОЙЛОВ: Нет, политическими группами мы не были. Скажу сейчас крамолу, но и группа «Телевизор» в то время не являлась политической группой, за исключением, может быть, пары песен.

ГАРКУША: Да, на Мишу Борзыкина (лидер группы «Телевизор». — Interview) тогда просто повесили ярлык политикана. Даже песня «Твой папа — фашист» к политике как таковой отношения не имела.

САМОЙЛОВ: Кстати, по-настоящему я открыл для себя «Аукцыон» довольно поздно, на каком-то концерте в «Лужниках», что ли. Помню, как на песне «Немой» вдруг образовалось затишье, невысокий темп, который вы потихонечку начинали раскручивать, а потом: та-та-дам! Это, конечно, был вышак. Тогда-то я начал врубаться, что это за музыка, что это за рок.

ГАРКУША: А мы до сих пор эту песню исполняем. Как-то научились играть свои старые номера как новые: одну и ту же вещь можем уложить в пять минут, а можем хоть во все 20. Мы не специально, просто эти песни меняются вместе с нами: каждый из нас за эти годы изменился и в творческой части, и во внутренней, человеческой. Ведь «Аукцыон» — не какой-то стандартный коллектив, где песни от сих до сих.

САМОЙЛОВ: А я два с половиной года назад, когда распалась «Агата Кристи», перестал исполнять старый материал. Обрезал. Больше ни одной песни «Агаты» не пою. За меня это «Наше радио» делает.

ГАРКУША: Кстати, я у них спрашивал: «Почему вы из наших песен только "Дорогу", "Мою любовь" и "Все вертится" ставите?» Есть же замечательные новые композиции, актуальные, ко времени все подходит. Ответ один: формат! Я вообще не понимаю, что такое формат. Но нам в этом смысле повезло... Есть такие коллективы, которым радио особо и не нужно.

САМОЙЛОВ: Песни The Matrixx они берут, но быстро выкидывают. Слишком уж контркультурно. Видимо, рок теперь должен петь о том, какие мы все хорошие.

ГАРКУША: А у молодых почему-то нет твоего запала. Вот я много лет занимаюсь фестивалем начинающих групп «Гаркундель», уже десять или одиннадцать лет. Это ужас! Буквально недавно выступали четыре группы, пришло на них от силы пять человек. Я к ним подхожу, спрашиваю: «Ребят, у вас друзей, что ли, нет? Для чего вы вообще пришли?!» Мы в свое время буквально рвали когти, где бы нам выступить. Людей сами приводили, афиши сами клеили. Старались вовсю. Вот и достарались до того, что нас любят, уважают и ценят. Не понимаю, что с молодежью сейчас: ни самого творческого материала нет, ни напора. Сложно написать гениальную песню? Да не важно! Ты работай! Не сразу все получается.

САМОЙЛОВ: Слушай, а ты у Германики же еще снимался, да? Мне она как-то позвонила и говорит: «Знаешь, а у меня Гаркуша играет!»

ГАРКУША: Да, меня почти случайно пригласили, я что-то там такое наимпровизировал, но потом эту сцену вырезали, не прошла она по каким-то там… кулуарам. А сюжет был хороший. Я там играл спившегося художника: ко мне приезжают друзья-собутыльники, мы бухаем, а параллельно в кадре разгуливает полуголая девушка. Потом мне Лера сказала, что якобы Эрнст запретил сцену из-за этой самой голой девушки. Не знаю, правда это или нет. Но сама Германика классная, мне очень понравилось с ней работать. Самое смешное, что потом она меня еще раз пригласила на съемки своего нового фильма «Да и да», но у нас снова ничего не получилось — по графику не срослось. Ну, впрочем, я к этому нормально отношусь. Всему свое время.

Лидер группы The Matrixx Глеб Самойлов нашел время для интервью с музыкантом Олегом Гаркушей, а после сам ответил на наши вопросы.

- Как вам в роли интервьюрера?

САМОЙЛОВ: Какое же это интервью? Это была беседа. После нашего разговора я даже остался на концерте "Аукцыона", посмотреть на Олега на сцене. И, кстати, я очень хорошо отношусь к этой группе, но должен сказать, что как композитору их увлеченность долгими проигрышами мне близка. В нашей стране они не канают.

- Что вы в людях любите и с чем не можете мириться?

САМОЙЛОВ: Прежде всего люблю честность. А вот предательство - не люблю.

- Кто или что оказало заметное влияние на ваше творчество?

САМОЙЛОВ: Послушайте, я уже 26 лет на сцене, столько всего было. Скажем, когда-то меня вдохновляли сказки Гофмана или книжки Густава Майринка, особенно его роман "Ангел западного окна". А сейчас это один человек - Путин.

- Опишите идеальную атмосферу для работы.

САМОЙЛОВ: Работать могу где угодно. На кухне, например. Вот когда припирает ночью, сажусь с гитарой - и сочиняю. Главное в этот момент - быть одному, чтобы никто не трогал. Вот сидишь ты - бряцаешь по струнам - и выходит дерьмо. А потом вдруг - раз! - и песни сами начинают течь.

- Что вы сейчас слушаете?

САМОЙЛОВ: В данный конкретный момент мы с командой едем на гастроли и слушаем наш альбом "Треш". А вообще мой любимый музыкант Леха Никонов из группы "Последние танки в Париже". Вы же наверняка и про последний понравившийся фильм спросить хотите? Так вот, это "Бруно" Саши Барона Коэна.

- А над чем работатете?

САМОЙЛОВ: Вместе с музыкантами готовим новую акустическую программу - с роялем, гитарами и балериной. Удивительно, но в акустике наши песни звучат даже жестче. Я давно хотел такую программу, вот и сделал. Запомните, вообще все артисты и актеры делают все для себя.

- Опишите свой характер пятью словами.

САМОЙЛОВ: Мне хватит одного "говнюк".

Interview Россия №11, ноябрь 2012